Воронья шпора - Страница 110

110

Слуга попытался незаметно надавить всем весом на поднявшуюся сторону кресла, чтобы не позволить королю прилюдно свалиться на пол перед сотнями глаз. Монарх не заметит этой маленькой любезности, и все же…

Став поближе, молодой человек обнаружил, что кубок короля еще полон бренди. Необычное обстоятельство заставило его заморгать и задуматься.

– Если бренди плох, Ваше Величество, не следует ли мне подать вина или эля? – проговорил он, заранее готовясь услышать в ответ какую-нибудь резкость. Но Эдуард не отвечал, и слуга подвинулся ближе, бочком обходя кресло. – Ваше Величество? – повторил он и замер на месте, увидев побагровевшее, искаженное ударом лицо короля. Одна сторона его обвисла, а рот открылся, извергая странные задушенные звуки.

Где-то за спиной играла музыка, и происходящего никто не видел. Один глаз Эдуарда был закрыт, а другой в панике взирал по сторонам, выдавая неспособность понять, что происходит и почему этот слуга вдруг уставился на него и произносит какие-то непонятные звуки. И тут король дернулся, ударив ногами так, что слуга отлетел в сторону, а кресло опрокинулось набок, вывалив громко застонавшего правителя на деревянный помост.

* * *

Эдуард сел в постели. Ноги его укрывало огромное алое с золотом покрывало. Лицо его вернуло себе привычные очертания, однако правая рука теперь была не сильнее, чем у ребенка, что очень беспокоило короля. Ему было бы легче, если б он утратил силу в левой. Правая рука провела его сквозь великие жизненные испытания, и то, как она теперь лежала согнутой и бессильной, чрезвычайно огорчало его. Королевские медики утверждали, что часть прежней силы может вернуться в нее. Впрочем, один из лекарей выразил несогласие и предложил аккуратно ампутировать руку. За что и был немедленно изгнан из дворца.

Король лежал в королевских покоях, в Вестминстере, в той самой постели, в которой видел Генри Ланкастера в тот памятный день. Впрочем, Эдуард каждое утро проводил за попытками сжать и расслабить правый кулак. Он считал, что идет на поправку, так как каждый раз ему удавалось сомкнуть пальцы на все более долгий срок. Однако он не стал говорить об этом врачам, потому что хотел, чтобы эти не верящие в него ублюдки увидели, как он снова возьмет в руки меч.

– Хорошо, я готов, – обратился он к своему постельничему. Тот низко поклонился и исчез за дверью, приглашая визитера. Вслух Эдуард ворчал, считая, что Альфред Нуайе слишком уж заботится о нем, но в сердце своем был рад тому, что он сдерживает и осаживает визитеров. После удара король легко уставал, хотя и не любил признавать это.

Увидев брата, он просветлел:

– Ричард! С чего это вдруг Альфред решил, что может держать тебя за дверью наравне с прочими? Я рад видеть тебя в любой момент.

Герцог Глостер улыбнулся, когда Эдуард с деланым неудовольствием погрозил слуге. Он понимал своего брата лучше, чем порой мог догадаться король. Все остается как было.

– Рад видеть, что сила возвращается к тебе, Эдуард, – проговорил он. – Твои девицы сказали мне, что вчера вечером ты снова упал.

Капризная гримаса исказила на мгновение лицо монарха.

– Ну, они могли бы и подумать, прежде чем болтать всякую чушь! И какая же из них пропищала тебе этот вздор?

– Этого, брат, я тебе не скажу, – ответил Ричард, как и прежде, сухим тоном. – Они волнуются за тебя, хочешь ты этого или не хочешь.

В это самое мгновение Глостер внезапно понял, что Эдуард больше не способен заставить его говорить. Соединявшая их старая дружба уже отмерла, а новая еще не определила свой облик. Ему показалось, что понимание этого на какое-то мгновение отразилось и на лице Эдуарда, но тут же исчезло.

– Я упал, потому что мне не удается сохранять равновесие – вот и всё, – сказал король. – И я ничего не могу с этим поделать.

– И ты не можешь ни обо что опереться? – спросил его брат.

Эдуард с неудовольствие признался:

– Не могу. Я начал падать еще до того, как сообразил, что падаю. Теперь я весь в синяках, и если б мог протянуть руку, то, поверь, сделал бы это.

– И ты больше не пьешь? Доктора говорят, что твоя жажда не поможет выздороветь, потому что обостряет подагру и воспламеняет печень.

– O, я был хорошим мальчиком, можешь не беспокоиться! – с раздражением проворчал Эдуард, немедленно пожалев об этом. Уже три месяца Ричард навещал его почти каждый день. Даже собственная жена и дети не так часто посещали его – впрочем, они подчас раздражали больного, и он рычал на них, что, возможно, играло свою роль в том, что их визиты стали более редкими.

Они с Ричардом были знакомы еще до того, как он стал королем, до того, как женился, до того, как на свет Божий появился выводок его детей. Эдуарду подчас казалось, что один только Глостер способен смотреть на него и видеть его таким, каков он есть. И это не всегда было приятно.

– Ричард, я поставил собственную печать на несколько новых законов и отослал их в парламент, – сказал монарх. – Там, в папке, отложены копии для тебя. На тот случай, если я умру.

Его брат фыркнул:

– Сколько там тебе лет? Сорок? Люди и постарше оправлялись после апоплексического удара, братец. Другое дело, что ты позволил себе разжиреть…

– Самую малость… – признал собственную вину Эдуард.

– И, кроме того, ты, как воду, хлестал этот мерзкий арманьяк. По бутылке в день? Или по паре?

– Бренди для меня – что материнское молоко, – сознался король. – Я не мог отказать себе в этом удовольствии.

Ричард усмехнулся детской обиде, прозвучавшей в его голосе.

– Эдуард, ты отвоевал корону, когда мне было еще восемь лет. Я отправился вместе с тобой в изгнание, и у нас не было ни гроша за душой. Я сражался рядом с тобой, я видел твою победу над всеми нашими врагами. Я верил тебе и по-прежнему верю. – Он заметил, что король готов прервать его, и, присаживаясь на край постели, остановил его движением руки. – Ты всегда был мне старшим братом и вторым отцом… Я всегда нахожусь на твоей стороне. Помилуй Бог, ты не можешь не знать этого! Я отправился по твоему приказу в Шотландию, в эту безумную авантюру, разве не так? Ты сказал: «Ричард, ступай на север! Посади на трон моего друга Олбани, и мы завоюем Шотландию!» И я выполнил твой приказ, понимая, что это безумие. – Глостер усмехнулся, и в его глазах замерцал огонек. – Видит Бог, я сделаю все, что ты попросишь, Эдуард, ибо просить – твое право. Ты меня понял? Но я не буду говорить о твоей смерти, не буду – и всё.

110