Воронья шпора - Страница 119

119

Элизабет крепко прижимала сына к себе все то время, которое потребовалось архиепископу Буршье на то, чтобы подняться и взять в руку палку. Старик улыбнулся и поманил к себе мальчика:

– Пойдем, паренек. Мы с тобой как будто бы уходим. И кстати, ты можешь помочь мне, потому что я человек очень старый. Пойдем, пойдем, не хлюпай носом! Будь смелым, не расстраивай мать. У него есть камзол или плащ?

– У двери, – ответила королева. Она смотрела на Ричарда, который, утерев напоследок слезы, вложил свою детскую, не ведающую порока ладошку в старческую ладонь. Зрелище это разрывало ее сердце, однако она надеялась на то, что поступает правильно, что приняла наилучшее решение из всех возможных. Но когда сын обернулся и с улыбкой помахал ей рукой, чтобы ободрить ее, эта надежда разлетелась вдребезги. Мальчик вырвал свою руку из руки архиепископа и подбежал к матери, едва не сбив ее с ног своим порывом и силой объятий.

– Если мне позволят, мы вернемся с Эдуардом, – шепнул ей Ричард на ухо. – Не расстраивайся.

Элизабет пригнулась и прижала к себе ребенка с такой силой, что он попытался отодвинуться от нее… и отпустила его.

27

Епископ Бата и Уэллса явно чувствовал себя неуютно в такой обстановке, а может, дело было в присутствии старших, чем он, князей Церкви. Священнослужитель казался человеком застенчивым, и Ричард не стал объяснять его присутствие, хотя ощущал любопытство других людей – в частности, архиепископов Йорка и Кентербери. Ничего, подождут.

Он снова призвал их на совет, имея на то полное право как лорд-протектор. Шел июнь, и на сей раз он призвал их в Тауэр. В замке шли ремонтные работы, на центральной лужайке возводилось новое здание для казарм. Сам Лондон за стенами нежился на солнышке, обещавшем теплое лето.

Герцог Глостер внимательно наблюдал за всеми призванными им людьми: Гастингсом, Стэнли и Бекингемом, епископом Или Мортоном, епископом Бата и Уэллса и обоими архиепископами. Никто не мог сказать, что не обратился за советом по столь серьезному поводу к церковным старейшинам. Впрочем, для самых старых из клириков подъем к палате совета в Белой башне был тяжелым испытанием. Архиепископ Буршье демонстративно промокал чело, чтобы все видели, на какие испытания обрекает его сан. Однако все держались напряженно, не зная цели совета.

Малый совет созывался достаточно редко, когда монарху была необходима консультация в случае какого-то несчастья или нападения врагов. Парламент должен был собраться в Вестминстере в том же июне, но позже, и до его заседания собравшиеся в комнате люди олицетворяли собой всю существующую в стране власть.

Конечно, никто из них не забыл о существовании двоих принцев, находившихся не слишком далеко от того места, где заседал Совет. Последние дни о них ничего не было слышно – братьев только иногда замечали возле высоких окон в залах Тауэра.

– Милорды, – начал Ричард, – я попросил ваши милости прибыть сюда отчасти потому, что располагаю новостями, которые необходимо обсудить со всей мудростью, прежде чем открывать их толпе, которая может взбунтоваться, услышав их. В моих руках оказалась пылающая ветвь, и я должен убедиться в том, что она прогорела. – Он обвел взглядом собравшихся у стола. – Хочу поблагодарить архиепископа Буршье за оказанную помощь. Благодарю вас, ваша милость. Благодаря вашему посредничеству мне удалось перевести своего племянника в безопасное место, когда надежды на благоприятный исход уже не было. Одновременно это позволило мне избавиться от необходимости держать столь крупный вооруженный отряд на землях аббатства. С тех пор я не слышал ни о каких угрозах в отношении жены моего брата и его дочерей – каковые могли бы заставить меня снова усилить охрану Убежища. Я и так излишне покусился на древние свободы.

Герцог подождал, пока архиепископ Буршье согласно кивнет в окладистую бороду, и продолжил:

– Я убрал из аббатства всех моих солдат, джентльмены, однако оставил одного человека, чтобы он следил за всеми, кто может попытаться незаметно проскользнуть в Убежище и из него. Плоды этого решения и привели вас сюда. И, к собственному сожалению, вынужден сказать, что нашлись такие люди, которые снабжают новостями и сплетнями Элизабет Вудвилл. Люди, которые еще не понимают, что мне известны их имена. Однако они еще получат возможность понять это, ваша милость.

– Не понимаю, – недоуменно приподнял брови архиепископ Буршье. – Вы обвиняете в чем-то меня?

Ричард вздохнул:

– Нет, ваша милость, конечно, нет. Я даже не намеревался сообщать вам сегодня об этом… хотя, возможно, время пришло. Я чувствую, что меня заставляют действовать, хотя мне, пожалуй, хотелось действовать иначе.

И Глостер широким жестом указал на трясущегося епископа Бата и Уэллса Роберта Стиллингтона. Обычно этот человек напоминал мудрого херувима – его круглую розовую физиономию обрамляло облачко седых волос. Однако в этой палате совета, под строгим взглядом другого епископа и обоих архиепископов Англии, он чувствовал себя совершенно не на месте… Губы его побелели.

– Эти люди, Роберт, пришли сюда по моему зову, чтобы услышать истину, – проговорил Ричард, указывая на остальных. – Вы должны сообщить им все, что рассказали мне. Время для этого созрело, и истина должна прозвучать, пускай она и разорвет мне сердце. Однако я настаиваю на том, чтобы зажегся свет. Чтобы он просиял в самых темных уголках, чтобы ничто не осталось сокрытым. Ничто!

– О чем все это? – Епископ Мортон склонился вперед, скорее в раздражении, чем заинтригованный, и Глостеру оставалось только молча взирать на епископа Батского и Уэллского, взглядом понуждая его заговорить. Если старый дурак говорить откажется, он, Глостер, может потерять доверие всех членов совета, со всеми проистекающими отсюда последствиями.

119