Воронья шпора - Страница 136

136

Пембрукский замок находился в считаных милях – за последнюю дюжину лет Джаспер никогда не приближался к нему настолько близко. Поворачиваясь лицом к рассвету, он буквально ощущал близость замка. Леса и обочины дорог Бретани и Парижа никогда не пахли так, как эти, – их запах он помнил с детства. И просто от того, что старший Тюдор оказался здесь, на него нахлынула тысяча воспоминаний – от улыбки отца до плавания в обжигающе холодном озере в горах Бреккнокк, которые отец Оуэн называл Брейкнекс, Сверни Шею.

Знакомые уголки манили Джаспера к себе, зазывали его подальше от моря. Ему пришлось провести во Франции едва ли не столько же лет, сколько в Уэльсе, однако он знал, где находится его дом.

Им была неприступная, сложенная из серого камня крепость, ни разу не взятая врагом, в которой он когда-то был графом. И он поклялся себе в том, что однажды еще въедет в ворота Пембрука в качестве его лорда. Странные вещи приключаются в истории мира, подумал старый Тюдор. И одна из них случилась в эту самую ночь с армией, готовой идти через весь Уэльс в защиту претензии его племянника, бросившего вызов последнему Плантагенету.

Вокруг Джаспера, кроме французских, звучали английские и редкие валлийские голоса. Люди, присоединившиеся к ним в Бретани, не остались позади. Они высадились вместе с остальными, и на его глазах кое-кто из них нагибался, срывая пучок травы или подбирая несколько камешков, остававшихся в руке. В жесте этом ощущалась любовь, которую трудно описать тому, кто не знал ее. Тюдор улыбнулся самому себе, нащупывая в кармане гладкий камушек, некогда лежавший в одной из стен Пембрука. Он отлично понимал этих людей.

Однако самое странное зрелище здесь представлял его собственный племянник, расхаживавший среди этих людей. На Генри Тюдоре был роскошный доспех, личный подарок нового французского короля. При всем том, что он укрывал каждый дюйм его тела, этот доспех обеспечивал идеальную свободу движений. Генри не снимал его после того, как возвратился из Парижа, понимая, что должен научиться свободно передвигаться в нем и набрать необходимую силу, дабы бегать и сражаться. Во всех подобных вопросах младший Тюдор неукоснительно следовал советам своего дяди, признавая его опыт. Что же касается остального, то в нем всегда присутствовало нечто такое, что не давало уговорить или поторопить его. И если Джаспер переступал допустимые пределы, то мог видеть, как племянник склонял голову, задумывался и отвергал его совет. Эта манера, это хладнокровие могли раздражать, однако в возрасте Генри его дядя уже был графом и имел боевой опыт, и его беспокоило то, что племянник еще ни разу в жизни не видел яростного полета стрелы.

Тем не менее Джаспер одобрительно покачивал головой, замечая, как проявляется властный характер Генри. С той самой поры, когда к ним прибились участники разгромленного восстания Бекингема, эти новые люди образовали подобие двора, соединившего свои надежды с последним Тюдором – так, как будто он был рожден для того, чтобы повелевать. Они видели в Генри некое подобие юного короля Артура, и некоторые из валлийцев даже начали звать его Mab Darogan, Избранником Судьбы, которому суждено победить белого дракона и восстановить на престоле красного. Не могло же оказаться случайным, что гербом Йорков являлась белая роза, а у дома Ланкастеров была дюжина эмблем и знаков, однако среди них присутствовала и алая роза… Но что более важно, на боевом знамени предков Генри изгибался красный дракон. Джасперу оставалось только изумляться такому совершенному совпадению. Неужели его племянник и в самом деле Mab Darogan? Он замечал, как люди смотрят на Генри, и, конечно же, молодой человек не допускал никакой фальши, не совершал никаких глупостей, не говорил слишком громким голосом и не напивался. Свойственная младшему Тюдору холодность характера прекрасно служила ему, так что он производил впечатление чего-то большего, а не меньшего – во всяком случае, в глазах людей, искавших вождя.

Дядя наблюдал за племянником, со стороны ощущая одновременно гордость и печаль при мысли о том, что столько лет назад сказал бы обо всем этом Оуэн Тюдор. Старик расцвел бы от счастья, увидев их возвращение, и сказал бы, что так и думал, что именно его потомки спасут Уэльс.

Извещать кого-то заранее об их высадке было слишком рискованно – так, во всяком случае, считал Генри. Но это означало вынужденное ожидание, потерянные дни, пока весть разойдется по стране и донесется до слуха друзей и сторонников. Необходимость снова ждать после такого долгого ожидания, конечно же, угнетала, однако так было все-таки лучше, чем обнаружить уже возле причала ожидающую их высадки английскую армию.

Джаспер попытался не наблюдать за тем, как его племянник обратился с несколькими словами к половине людей, стоявших небольшими группами на причале. Когда он направился к следующей группе, они также последовали за ним, обратив глаза к полоске рассвета, возможно, потому лишь, что в нем воплощались последние, отчаянные надежды их семей.

Хотя старший Тюдор никогда и никому не сказал бы это, он подозревал, что его племянник не понимает некоторых тонких нюансов, которые могли бы подточить его уверенность. В некоторых вещах Генри проявлял чрезвычайно быструю реакцию, а кроме того, в нем гнездилось некое детское свойство, упрямое нежелание видеть мир таким, как он есть.

Генри Тюдор принял как данность, что люди пойдут за ним.

Он понимал, что обладает не слишком обоснованными претензиями на престол, которые способны разве что привести его на поле брани, где и решится вопрос, кому обладать троном. Похоже было, что дальше планы его не простирались. Насколько мог судить Джаспер, власть его племянника выросла из понимания того, что возможности уклониться от его приказа не существовало, как не могли возникнуть и сомнения в справедливости его дела. Люди не ощущали в нем сомнений и нерешительности, потому что их не было вообще. Так что пожилой Тюдор не знал, следует ли восторгаться этой особенностью характера своего племянника или пора начинать ужасаться ею.

136