Воронья шпора - Страница 37

– Все дети рождаются с лежащим на них пятном первородного греха, смываемого только чистой водой крещения, ведь и Христос был крещен в реке Иордане, – продолжил Томас. – А теперь, Элизабет, передай в мои руки твоего сына Эдуарда.

С полными слез глазами, ощущая струйки их на щеках, королева раскрыла плащ. Страх в этот момент настолько овладел ею, что ослепившие ее слезы казались благословением. Она подумала, что, если кто-либо из троих незваных свидетелей протянет руку к ее сыну, сердце не выдержит и она умрет на месте.

Аббат принял запеленатого ребенка из ее рук, улыбнувшись мирно спящему младенческому личику, ибо он ощущал страх, владевший его матерью, и гневался на вызвавших его людей. Однако, невзирая на это, он не стал спешить с совершением обряда. Элизабет и ее мать громко повторяли за ним, и к голосам их присоединялись голоса Брюера и обоих Невиллов, не вызывая протестов аббата.

– Отрекаешься ли от сатаны?

– Отрекаюсь.

– И от всех дел его?

– Отрекаюсь.

– И от всех пустых посулов его?

– Отрекаюсь.

Опустив большой палец в миро, аббат Томас коснулся ушей, век и грудки младенца, начертал крест на его груди. Ребенок пискнул и завозился, но затем на мгновение умолк, когда, держа его над купелью, аббат зачерпнул из нее воды серебряным ковшиком и чистой струей полил его головку со словами:

– Крещаю тебя, Эдуард, во имя Господа нашего Иисуса Христа.

Малыш поперхнулся, булькнул, пустил слюни и заморгал.

В этот странно торжественный момент Элизабет ощутила, как отхлынула часть ее страхов, ибо самая главная опасность отступила. Ее маленькому ребенку не будет воспрещен вход на небеса, даже если мальчик умрет в следующее мгновение. Она почувствовала, как с плеч ее падает лежащее на них в последние дни бремя, и из глаз у нее снова полились слезы. Ужасно было проявить свою слабость перед лицом врагов ее мужа.

Аббат принял чистую простынку из рук Жакетты и завернул в нее озябшего малыша. Личико его покраснело, и он заливался криком, однако этот ребенок уже родился для вечной жизни. Элизабет проследила за тем, как ее мать приняла младенца и закутала его потеплее, а потом, наконец, повернулась к троим свидетелям.

На устах Дерри Брюера почивала улыбка.

– Это мне пришла в голову идея прийти сюда. Полагаю, что мне следует теперь извиниться. Тем не менее я хотел присутствовать при крещении этого дитя. В конце концов, его отец бежал из страны. Трон благополучно возвратился к Ланкастеру, и наследником престола теперь является другой превосходный молодой человек. Конечно, нас ждут годы усердного труда, однако так бывает всегда. Тем не менее я должен был увидеть сына Эдуарда. Если ему суждено вырасти, он, может быть, станет рыцарем при дворе сына короля Генриха… но не знаю. – По лицу Брюера пробежала тень, и на мгновение он прикрыл ладонью глаза. – Надеюсь, что он не будет воспитан в ненависти, миледи. Довольно с нас войн.

– Он будет королем, мастер Брюер, – прошептала Элизабет.

Дерри печально скривился:

– Если удастся ростом в отца, быть может, станет командовать войском Ланкастеров. А свыше того не надейтесь, если готовы последовать моему совету. Иначе вы вырастите сына недовольным судьбой и погубите его.

Уорик вновь поклонился и, уверенный в себе, выпрямился во весь рост, после чего прикоснулся к плечу внимательно следившего за происходящим брата и пошел к выходу по длинному нефу. Дерри постоял какое-то время, разглядывая женщину, прижимавшую к себе своего ребенка и смотревшую на начальника тайной службы с такой яростью, словно только ее гнев мог защитить их обоих. Наконец, он покачал головой, вздохнул, поклонился и направился прочь.

8

На рассвете рождественский звон поплыл над бургундским городом Дижоном; падающий снег глушил колокола, превращал их песнь в какофонию, в которой угадывалась нотка биения сердца. Мир царил на земле, и все христианские семьи обменивались дарами, следуя примеру волхвов, посетивших хлев более тысяч лет назад.

Ричард поскользнулся, и одна нога вдруг поехала под ним в сторону. Проклятый снег под сапогами немедленно превращался в слякоть, стоило на него наступить; каждый шаг становился предательским и грозил падением.

Герцогу Глостеру было холодно, и он чувствовал такую огненную боль, что при падении дохнул бы пламенем в воздух, пропитанный могильным холодом. Ухватившись обеими руками за поручни, Ричард удержался на ногах.

Посреди замкнутого двора стоял его брат – снежные хлопья превращались в капли чистой воды, коснувшись его обнаженного торса. По лицу его бежала струйка крови. Каждый день перед рассветом Эдуард уделял один час кулачному бою с крепкими местными парнями, готовыми рискнуть собственными зубами или разбитым носом ради нескольких серебряных монет. Весть о том, что можно без печальных для себя последствий сбить с ног короля Англии, быстро разошлась по городу. И с тех пор, как это стало известно, каждый день Эдуарда начинался с череды сельских парней, поводивших плечами и посматривавших по сторонам, дождаясь своей очереди на право отправить английского короля спиной в холодную грязь.

Последний из них как раз валялся без чувств на каменных плитах, а Эдуард победоносно улыбался, стоя над ним. Когда двое друзей оттащили в сторону побежденного юнца, победитель ощутил боль ссадины и, прикоснувшись к ней одной из забинтованных рук, увидел на ней кровь. Король дрался в стиле римских кулачных бойцов, хотя и не пользовался перчатками с металлическими шипами, бывшими у них в ходу. Он намеревался таким образом натренировать сбитое дыхание – ну, как выпущенный на пастбище пони может со временем вернуть себе прежнюю резвость.