Лодку несло течение, и весла создавали не так много шума. Долгое время слышен был только плеск воды и напряженное дыхание гребцов. Джаспер тряхнул головой, удивляясь тому, что племянник молчит. Он рассчитывал встретить болтливую сороку, но оказалось, что выручил из плена маленькую сову, внимательную и спокойную.
Граф Ричард Уорик недовольно поджал губы. Король Генрих стоял перед лондонской толпой, глядя на город с высоких стен Тауэра. Здесь, наверху, задувал холодный ветер, и Уорик едва не скривился от мысли, каким хрупким сделался король. Генрих Ланкастер был сломлен и опустошен прожитой жизнью. И хотя в то утро Его Величество был облачен в расшитые ткани и толстый плащ, Ричард прекрасно знал, насколько истощен этот бедолага. Казалась, что даже плащ отягощает Ланкастера, безусловно сгибавшегося и горбившегося больше, чем хотелось бы. Генрих то и дело ежился, а руки его тряслись, словно от лихорадки или от старческой немощи. Когда из-под плаща высунулся его локоть, под рукавом камзола не обнаружилось никаких мышц – рука выглядела как ровная, от запястья к локтю, плоская кожаная трубка с набрякшими венами.
Стоявший рядом с Уориком и королем Дерри Брюер рассматривал мятущуюся внизу толпу. Подобно самому королю, глава его тайной службы изменился в худшую сторону. Ходил он теперь с помощью палки и на мир взирал всего одним слезящимся глазом. Шрамы, оставшиеся на месте другого глаза, закрывала полоска вареной кожи, в свой черед прижимавшая к черепу волосы Брюера, то и дело поскрипывавшая и съезжавшая на сторону при прикосновении к голому черепу. Ричарду было неприятно смотреть на эту пару, и, почувствовав это, Дерри коротко посмотрел в его сторону, уловив лишь долю его отвращения.
– Хочешь сказать, что мы прекрасно смотримся вместе, сынок? – негромко промолвил Брюер. – Я с одним глазом и одной ногой, которая едва гнется, и таким количеством шрамов на шкуре, что хожу закутанным в простыню, так они напрягают ее. Но я не жалуюсь, ты это заметил? Нет, я тверд как скала, как святой Петр. Быть может, придется переменить имя, чтобы напомнить об этом людям… Вот стоит Петр Брюер – и на камне сем я заново возведу свое королевство. – Шпионских дел мастер негромко усмехнулся себе под нос. – A вот король Гарри Шестой сего имени стоит рядом со мной целый и невредимый, как новорожденный ягненок… Впрочем, нет! Вспомнил. Он получил рану на холме возле Сент-Олбанса, ты помнишь это, милорд?
Уорик неторопливо кивнул, понимая, что Брюер поддразнивает его прошлым.
– Помнишь, значит? – произнес Дерри внезапно сделавшимся жестким голосом. – Должен помнить, ведь это был твой приказ, и стреляли твои лучники. Тогда ты был врагом, Ричард Невилл, граф траханного Уорика. Я помню тебя. – Он в раздражении мотнул головой, вспоминая тот год, много лучший нынешнего, каждый день которого начинался с боли. – Ну а кроме этой царапины, не думаю, чтобы король Генрих заработал хотя бы еще один шрам за все те годы, что мы с ним знакомы. Не странно ли это, если подумать? Король, раненный только однажды, однако твоей стрелой, и она-то, говорю тебе, его надломила. Он потрескался, как старый кувшин, а когда очнулся от паралича, оказалось, что от слабости и хрупкости едва может стоять в своем панцире. Так что твоя стрела сбила этот глиняный горшок на каменный пол.
К неудовольствию Уорика, начальник королевских шпионов потер рукой место отсутствующего глаза, то ли почесав его, то ли смахнув слезинку – трудно было понять. Затем он продолжил, с внезапным раздражением махнув в сторону толпы:
– Ох уж мне эти приветствия! Вопят так, что уши закладывает! И кого приветствуют-то… пустую скорлупку. Истинно говорю тебе, Ричард, лучше жить при всех моих шрамах и одном глазе, чем без ума. Так?
Уорик кивнул в знак согласия, с опаской взглянув в ясный глаз собеседника.
– Надо думать, что, если соединить вас с королем Генрихом, получится образцовый старик, – заметил он. – Ваш ум дополнит его облик.
Дерри Брюер подмигнул ему:
– Что я слышу? Ты хочешь сказать, что я не мужчина? Что я всего лишь полчеловека?
– О нет, мастер Брюер, это всего лишь шутка.
– Ой ли? Готов задать тебе трепку прямо на этом месте, если ты считаешь, что в тебе мужчины больше, чем во мне. И я вырублю тебя, сынок. В моем арсенале до сих пор имеются кое-какие трюки.
– Ну конечно, – согласился Уорик. – Я не хотел оскорбить вас.
Он ощутил, как багровеют его щеки, и Дерри Брюер, конечно же, заметил это.
– Не бойся, милорд, я тебя не трону. Уж теперь-то, когда ты находишься на правильной стороне!
Ричард нахмурился, а потом заметил на лице своего собеседника кривую усмешку, знаменовавшую шутку, и покачал головой:
– Вы бы поосторожнее, мастер Брюер. Дело серьезное.
Пока они разговаривали, король ни разу не пошевелился. Генрих стоял недвижно, как собственная восковая фигура, вроде тех, которые посылают к мощам во время болезни, или как изображение кесаря Марка Антония, которое в Риме однажды показали толпе. Взяв короля за руку, Уорик едва ли не с удивлением ощутил, что она тепла и податлива. Ланкастер вздрогнул, ощутив его хватку своими распухшими суставами и похожими на веревки жилами. Он медленно огляделся, почувствовав прикосновение, однако в глазах его не было заметно и тени узнавания. В них зияла пустота и угадывалась нотка печали. Все прочее исчезло.
Ричард неторопливо поднял руку короля собственной рукой, делая ею жест для всех собравшихся. Толпа взревела и затопала, однако граф услышал, как охнул король Генрих, и ощутил, как тот попытался высвободить свою руку, не имея на это сил. Жалкое зрелище, однако Уорик не мог отпустить руку Его Величества и только поворачивал его вперед и назад, повторяя приветственный жест.