Воронья шпора - Страница 71

И, еще играя силой после удачной стычки с врагом, они вышли на большую лондонскую дорогу, уходящую прямо на юг. Однако веселье в крови угасало с каждой пройденным милей, пока, наконец, войско не вышло к окраинам Нортгемптона. Там солдаты попадали на землю, чтобы поспать. Необходимость сна ощущал и сам Эдуард – дремота отягощала и его голову, лишая желания думать и двигаться. Тем временем маркитанты и маркитантки его обоза отправились в город с полными серебра кошелями и возвратились со всем хлебом и варевом, которые им удалось купить. Солдатам не дали заспаться, и вскоре они, озираясь вокруг красными со сна глазами, получили возможность улыбнуться миске с кашей и трети буханки. И пока они ели, из города появились рассыльные мясников, несшие на головах подносы с грудами сосисок и колбас и бойко раздававшие свой товар, после чего являвшиеся с пустыми подносами к квартирмейстерам Эдуарда.

Серебро исчезало за городскими воротами едва ли не с той же скоростью, с которой голодные и здоровые мужчины потребляли пищу, однако солнце уже заметно поднялось к тому времени, когда король собрал вокруг себя своих людей и построил их в ряды. Некоторые еще зевали, однако сыновья Ричарда Йорка уже показали себя людьми, за которыми стоило идти. Многие солдаты отвечали на строгий взгляд осматривавшего строй Эдуарда, и тот удовлетворенно кивал.

– Милорды, капитаны, джентльмены… дамы. – Последнее слово он произнес с легким поклоном в сторону женщин, сопровождавших его рать. Их реакция по-доброму рассмешила мужские ряды: одни из женщин краснели, другие кланялись, третьи делали реверанс, восхищенные вниманием короля.

– Сегодня утром, – продолжил Эдуард, – мы начнем форсированный марш, какой был до нас по силам разве что легионам Рима. Эта мощеная, сухая и широкая дорога ведет нас к Лондону, до которого осталось восемь десятков миль. И теперь я кое о чем попрошу вас. Вы уже показали мне собственную силу и верность. Но теперь я попрошу у всех еще большего: доверия и терпения. Вы знаете, что я пришел за своей короной. Она осталась в Лондоне.

Войско разразилось приветственными криками, удивив и порадовав Эдуарда настолько, что он рассмеялся и повернулся к стоявшим рядом с ним братьям.

– Телеги и припасы – назад. Капитаны, стройте людей по шесть в ряд. Да благословит вас всех Господь за вашу верность! Когда мы соберемся внутри лондонских стен, я проведу новый смотр!

Все снова разразились приветственным криками; фламандцы и англичане сразу бросились собирать пожитки и оружие, готовясь стать в строй. Час ушел на то, чтобы сформировать колонны и поставить дозорных и фузилеров в первые ряды. Женщины, старики и дети на телегах терпеливо ожидали возможности присоединиться к арьергарду с теми припасами, которые наиболее предприимчивые из них выторговали в городе. Среди маркитанток были и такие женщины, которые могли соорудить королевский пир едва ли не из горстки ароматных трав. Эти женщины знали себе цену. Рассаживаясь по повозкам и беря в руки вожжи, они перекидывались несколькими словами с оказавшимися рядом молодыми людьми, заставляя тех краснеть или ухмыляться. Был ясный апрельский день, и все они пешком или на конях добрались сюда из мрачной ловушки при Ковентри – на свободу и под солнечный свет. Бодрое настроение духа угадывалось и в том, как они отправлялись в путь – непринужденно, легким, полным гордости шагом, с оружием на плече.

Эдуард и его братья возглавляли походный строй. Кони их бок о бок рысили вперед, а верховые дозоры обшаривали окрестности по обеим сторонам от колонны и впереди нее.

– Надо пройти сорок миль сегодня и столько же завтра, – проговорил Эдуард. – Трудно, но можно. И тогда мы увидим Лондон еще до заката.

Сказав это, он улыбнулся, хотя и понимал, что ставит трудную цель своим людям. Эдуарду вспомнилось, как Уорик при Таутоне заколол своего коня, чтобы пешим сражаться в рядах остального войска… чтобы показать, что он не отступит, как бы ни сложилась битва. Это был великолепный жест, и память о нем несколько смутила Эдуарда. В тот момент он был восхищен Уориком.

Странно было вспоминать, что теперешний враг, в великом гневе противостоящий ему, тогда сражался на его стороне. Впрочем, не важно, рассудил Эдуард: он первым войдет в Лондон и запрет за собой ворота.

Мысль эта потянула за собой другое неприятное воспоминание, смутившее его и заставившее повернуться к самому младшему из своих братьев, ехавшему в середине.

– Но как нам быть, если лондонцы откажутся впустить нас? Встретят нас так, как встретили в Халле и Йорке? Что, если городские ворота останутся запертыми, Ричард?

Герцог Глостер задумался на какое-то время, глядя вдаль, словно город был уже виден.

– Когда мы окажемся ближе, может быть, завтра или к вечеру сегодняшнего дня, я пошлю в город несколько отрядов лазутчиков, возможно, даже безоружных… – Подумав еще, он кивнул и склонил голову набок: – Они могут собраться около каких-нибудь ворот, например, Мургейтских в северной стене. Дюжины наших парней хватит, чтобы отбить ворота у городской стражи, однако для вящей уверенности я пошлю человек шестьдесят, а может, даже больше. Это хорошая мысль, брат мой, жизненно важная для нас. И, подойдя к городу, мы будем располагать пятью дюжинами людей за его стенами. Мэр и его олдермены не станут сопротивляться нам так, как Маргарет и Генрих. Богохульное упрямство, впредь я такого не позволю.

Эдуард улыбнулся уверенности Ричарда. Кларенс ехал рядом с ним, глядя вперед: братья пока не пустили его в соединявшую их связь симпатии и взаимного доверия.