Воронья шпора - Страница 86

– Дай мне руку, мама, – сказал стоявший рядом с ней Эдуард, протягивая ей ладонь. – Волнение еще не совсем улеглось… Так говорит капитан Серсе.

Маргарет позволила своему юному, но сильному сыну сопроводить ее до проема в борту, за которым на воде раскачивалась шлюпка. Перспектива пересаживаться в нее казалась не слишком ободряющей, однако королева заставила себя улыбнуться и легким поклоном головы поблагодарить капитана, показавшегося ей надутым ничтожеством.

Эдуард спустился первым и, уже стоя в шлюпке, помог Маргарет благополучно сойти в нее. Проявив заботу о матери, он убедился в том, что та надежно устроилась, и только после этого принял спущенные сверху несколько сундучков, выданных ей в помощь Людовиком. Один или два из них, насколько знала Маргарет, были полны кошельков. Она надеялась, что деньги ей не понадобятся, однако после долгой бедности присутствие их грело ей сердце.

Наконец ее сын занял свое место. Шлюпке предстояло в тот день совершить еще с полдюжины рейсов, чтобы доставить на берег все их пожитки и сквайров, охранявших сундуки на палубе и провожавших принца Уэльского печальными глазами, словно их забыли на корабле. Впрочем, важнее всего было высадить Маргарет. Она пыталась разглядеть в тумане приближавшийся причал. На нем толпились солдаты, и сердце ее невольно сжалось от страха, хотя Сомерсет высоко выставил собственные знамена, чтобы ободрить прибывших. Бофорт – человек надежный, подумала королева. Как прежде были его отец и старший брат. Война забрала слишком многих, погубила столько семей… И Маргарите Анжуйской оставалось только надеяться, что она вернулась домой для того, чтобы увидеть конец долгой войны.

На краю причала были выложены каменные ступеньки. Эдуард легко перепрыгнул на них, а затем протянул руку матери. Французские матросы сложили весла и расслабились, отдыхая. Маргарет поднялась и увидела перед собой ожидавшего ее герцога Сомерсета, показавшегося ей таким симпатичным в своем доспехе.

– С благополучным возвращением, миледи, – произнес Эдмунд Бофорт, опустившийся на одно колено и склонивший голову, когда королева выбралась на причал и впервые за десять лет, едва ли не день в день, ощутила английскую почву под своими стопами.

19

Ночью на поля лег густой туман, чем-то напоминающий снежные заносы. Дозорные теряли друг друга из виду, как только расстояние между ними превышало десять шагов, и немедленно доложили о новой опасности сержантам. Звезды исчезли, тьма сделалась абсолютной, как будто войско Йорка поглотила колоссальная яма.

Тьму на короткий миг разрывали лишь пушки Уорика, рассыпая во все стороны золотые и зеленые отблески. Пушкари все предрассветные часы попусту тратили порох и ядра, так и не догадавшись о том, что враги затаились едва ли не у самых орудийных жерл.

Эдуард попытался спать – во всяком случае, какое-то время изображал сон, чтобы его люди видели, что он спокоен и ничего не боится. Наконец король вскочил с земли, с облегчением после столь долгого лежания в неудобной позе. Солнце, его личный символ, еще не взошло. Ни единый желтый луч еще не прорывал серую пелену тумана, его извечную сырость и холод.

Оттого, что он встал на ноги, разом пробудилось все войско, вскочившее с мест своего ночлега.

Некоторых, наверное, пришлось будить, но большинство королевских бойцов уже находились в полной готовности. Они понимали, что ждет их дальше, и знали о том преимуществе, которое получили, подобравшись вплотную к лагерю своих врагов.

Когда люди и лошади готовятся к бою, шума не избежать. Животные фыркали и пытались ржать, и сильные руки пригибали их головы к земле, не позволяя перекликаться друг с другом. Люди оступались, громко переругивались, и кольчуги и пластины их панцирей звенели, как колокола. А потом воины становились в строй, ожесточенные и нервные, но решительные, ожидающие пения горнов; они крестились, возводя глаза к скрытым туманом небесам.

Взревели трубы, и стрелки на обоих флангах армии Йорка выпустили стрелы – по шесть в минуту, имея ясную цель перед собой, и по десять, таковой цели не имея. Стрелков было всего несколько сотен, однако они выпустили тысячи стрел в белую пелену, из которой донеслись крики и стук ударов по панцирям и щитам.

Тут уже люди Уорика поняли, где находится Эдуард со своим войском – и что находятся они близко. На ряды Йорка из тумана посыпался град стрел, смущая набиравших шаг людей. Железные наконечники отскакивали от панцирей или втыкались в поднятые над головой щиты. Некоторые находили щели и попадали в них, так что рыцари оседали на землю, а кони медленно валились вперед, словно у них подкосились ноги. Однако был взят неверный прицел, и основная часть стрел пролетала над головами йоркистов. На стрелы ответила сотня фламандских пищальников, выстроенных перед Эдуардом, и дружный залп послал в туман сотню свинцовых шариков. Ответом на него стали полные муки вопли, не желавшие утихать.

Оставив при себе в запасе всего по нескольку стрел на брата, лучники Йорка, разразившись неровным криком, отступили назад, посмеиваясь на ходу над стрелками-иноземцами с их единственным залпом. Пропустив стрелков, три больших полка Эдуарда рванулись с места вперед. Каждый старался смотреть только на спину бегущего перед ним – чтобы не упасть и не оказаться под ногами задних шеренг.

Подобная перспектива прежде всего вселяла страх в души бегущих вперед в тумане бойцов. Только бы не споткнуться, не упасть, не расстроить общий строй и не оказаться затоптанным! Сжимая в руках секиры, алебарды, полэксы, мечи и топоры, они посматривали себе под ноги. Вперед могли смотреть только несколько первых шеренг, и, увидев перед собой врагов, они испустили протяжный вой, полный жестокой угрозы и сулящий смерть противнику. Их сердца лихорадочно забились, все нормы обыденного человеческого бытия оказались отброшенными. В руках их было железо, и железом грозили они всякому, кто преградит им путь. Железо погубит многих, и они не вернутся домой. Уцелевшие получат основания гордиться собой – те же, кто пал, останутся гнить в земле.