Воронья шпора - Страница 90

– Копья на фланг! Укрепить фланг! Копья и пики направо! – закричал граф, и сержанты бросились исполнять его приказ. Ничего больше Уорик сделать не мог, кроме как подставить колючий бок тем, кто пытался взломать его. Центр должен был устоять, иначе настанет конец и все труды его пойдут прахом.

Ощутив трепет в рядах спереди, Ричард извлек меч из ножен. При всей свежести своих сил, его люди понимали, что им зашли во фланг, а значит, со временем зайдут и с тыла. Ни один боец не воспримет подобную ситуацию без смятения, но они наступали. Они не могли бежать вперед, пока перед ними оставался терзаемый полк Монтегю.

Ряд за рядом резервный полк Уорика продвигался к центру сражения, а навстречу им брели умирающие, раненые, смертельно бледные от потери крови люди. На фланге победоносные роты Глостера с рыком топтали остатки войска Эксетера и врубались в свежий фланг резерва. И в это мгновение Ричард Уорик увидел Эдуарда, высоко сидящего на своем коне в помятом доспехе, с поднятым забралом и со знаменем, на котором красовалось Пламенеющее Солнце, над головой. Молодой король явно не замечал старого друга.

Уорик сражал каждого, кто становился на его пути. Неторопливым шагом он продвигался вперед вместе с рядом рыцарей, проламывавшим себе путь силой и свирепостью. Некоторые из упавших, уже умирая, замечали проходящего над ними коня и старались поразить животное. Не было предела злобе и ярости, выхлестнувшимся на поле этой брани.

Конь графа Уорика вздрогнул и пошатнулся, и всадник торопливо выпрыгнул из седла, чтобы упавшее животное на придавило его собой. Оказавшись на земле, он оступился и столкнулся с незнакомцем, вооруженным остроконечной алебардой, насаженной на рукоять топора.

Ричард Уорик попытался ударить его кулаком в металлической перчатке, однако противник уклонился от удара и с дикой силой вонзил алебарду в его бок. Оружие застряло в пластинах, и, выворачивая его, враг нанес Уорику такую рану, что тот застонал. Не имея возможности добраться до меча, он молотил и молотил по лицу незнакомца, превращая его в кровавую кашу, а потом, тяжело дыша, опустился на одно колено, ощущая при этом, что не может набрать воздуха в грудь.

Вокруг шла битва, орали люди, звенел металл. Уорик покачал головой, посмотрел на землю и увидел, что кровь капает у него изо рта. В этот миг он понял, что смерть близка, и последним отчаянным усилием попытался устоять на ногах.

Граф прижал руку к боку, из которого тоже текла кровь. Здесь боль сделалась еще более жгучей; она втекала в тело Ричарда потоком огня или едкой кислоты. Он кашлянул, обагрив ратную рукавицу кровью, и ощутил, что задыхается. Со страхом оглянулся. Взгляд его коснулся выпавшего из руки меча – он сделал к оружию нетвердый шаг и подхватил меч. Ощущая, как его оставляют силы, Уорик вонзил клинок в землю и оперся на него одной рукой. А потом преклонил колено на потоптанной траве, задохнувшись так, что в теле его больше не осталось дыхания. Неподалеку победоносный Эдуард вел своих людей в атаку на остатки его армии, являя собой великолепное зрелище.

Рука Уорика соскользнула с меча, и он упал.

* * *

Когда закончились последние схватки и остатки сил Ричарда Уорика бежали с поля боя, Эдуард Йорк вместе с обоими братьями обошел поле, чтобы собственными глазами увидеть те строки, которые они написали поперек Большой Северной дороги, и ту цену, в которую обошлась им эта надпись. Солнце встало и развеяло, наконец, туман. Некоторые из солдат посматривали в сторону светила, чтобы проверить, не троится ли оно, как перед одной из прошлых жестоких битв, о чем всем им в свое время рассказывали их матушки. Было утро Светлого воскресенья, о чем за полем без устали звучно повествовали церковные колокола Барнета.

Красными и сухими глазами смотрел Эдуард на тело Уорика. Он встал перед ним на колени, и Ричард с Джорджем присоединились к нему. Братья простились с ним и помолились за человека, во многом бывшего им отцом. Однако Ричард Невилл предпочел выйти против них на бранное поле и заслужил жестокую смерть. Через какое-то время Эдуард поднялся на ноги и, не глядя на братьев, обратился к Ричарду Глостеру:

– Я не жалею об этом, я говорил, что должен стать для всех них пылающей ветвью. Жалко мне одного – что Оксфорд бежал от меня.

– И что же будет теперь? – спросил Джордж, глядя на тело своего тестя.

– Тела Уорика и Монтегю я заберу в Лондон и выставлю под охраной. Я не могу допустить никаких слухов о том, что они, мол, до сих пор живы и готовы вернуть трон Ланкастеру. Вы же знаете, каковы люди.

– А потом прикажешь привязать их к конскому хвосту и четвертовать, как изменников? – уточнил Ричард, посмотрев на старшего брата. Король покачал головой:

– Нет. Я мог бы обойтись подобным образом с Монтегю, но не с Уориком. Он был… хорошим человеком. Я отошлю его тело Невиллам – пусть похоронят.

Эдуард погрузился в молчание, и братья не стали прерывать его.

– Я обещал, что положу конец этой истории, – пробормотал, наконец, монарх, подняв голову и сверкнув глазами. – И выполню свое обещание. Они изгнали меня. Но я больше не отступлю, кого бы Ланкастеры ни выставили против меня.

20

Маргарет потерла лоб, ощущая кончиками пальцев пятнышко розового масла, а потом посмотрела на пальцы, заметив слабый белый мазок. В свои молодые годы она следовала правилам телесной дисциплины, которые успела основательно подзабыть к тому времени, когда ей перевалило за сорок, и которые наделяли ее способностью терпеть всякий зуд или любое телесное неудобство без того, чтобы немедленно засыпать кожу пудрой или замазывать ее благовонными маслами.