Эдмунд Бофорт, герцог Сомерсет, взирал сверху вниз на распростершуюся внизу местность, белую и зеленую, среди которой передвигались отряды пехотинцев и всадников, поторапливавших пехоту. Открывавшаяся его взору картина вполне удовлетворяла его. Он успел оценить количество канав, выкопанных крестьянами к югу от занятой им позиции, и находил известное удовольствие в том, как знамена Йорка плутали по старинным тропкам, пытаясь возвратиться на выбранное заранее направление перемещения. Если б не опасение нарушить собственный строй, спустившись на эти поля, Эдмунд, пожалуй, поддался бы искушению послать войско вперед и ошеломить врага неожиданным натиском, пока Йорки не успели построить свое войско. Так что он не отдавал приказ и только наблюдал за тем, как армия Эдуарда подступала все ближе и ближе.
Они придут к нам усталыми и вспотевшими, думал он. Людям, шедшим в середине войска Йорка, пришлось подняться на невысокий холм, так что его знамена почти поравнялись со знаменами Сомерсета, однако им предстоял новый подъем, ибо оба войска разделяла теперь ложбина. Бофорт улыбнулся, заметив, как в полумиле от него латники Эдуарда перебираются через каменную стенку по деревянному перелазу. Он не намеревался давать врагам никакого послабления, тем более теперь, когда вышел на битву за законного короля Англии и его сына.
Маргарет с первым светом в сопровождении четверых телохранителей отъехала в город, дабы найти такое место, где она могла бы ждать новостей. Сомерсет не завидовал ей. При всех тех опасностях, которые ему предстояло испытать, он не допускал и мысли о том, что мог бы выдержать час за часом это мучительное и тревожное ожидание вестей с поля брани.
Люди его были готовы – одеты в прочное железо, которое не лопнет, не рассядется под ударом, будь то тонкая кольчуга или пластинчатый панцирь. Многие из них покрыли свои доспехи краской и теперь напоминали темно-зеленых или ярко-красных жуков. Рыцари победнее и простые латники красовались в более или менее ржавом железе – в бронях, оставшихся от отцов и дедов.
Сомерсет ощущал их спокойствие. Они занимали возвышенность и обладали нужным числом для того, чтобы удержать ее. Но что более важно, они по справедливости ощущали собственное превосходство над спотыкающимися, мокрыми от пота шеренгами, подступающими к ним. Герцог видел решительный настрой своих людей, и это его радовало. Он видел, как они грозили своим противникам, пробиравшимся сквозь клочья тумана. Они стремились начать.
Число солдат не является единственной гирькой на весах победы – Бофорт превосходно знал это. В любом вооруженном конфликте всегда возникает такой момент, когда обычный человек готов удариться в бегство. И если он побежал, если зараза его страха распространилась на остальных, тогда дело его погибло, женщины его будут захвачены, земля достанется другим. Но если он каким-то образом устоит, если найдет в себе силы остаться с друзьями и товарищами по железу… тогда будет Спарта, будет Рим, будет Англия.
– А сейчас мы заломаем их, – вдруг проговорил Сомерсет над головами своих людей. Конь его фыркнул и вздернул голову, заставив герцога провести его по узкому кругу, чтобы успокоить животное. – Они придут к нам, и мы им скажем: хватит, ребята. Хватит с нас вашего вздорного честолюбия, пустой злобы! Пусть это услышат все. У нас есть король. И сын его, принц Уэльский, стоит с нами на этом поле.
Он умолк, и солдаты разразились одобрительными криками. Их бодрые голоса несколько развеяли всегдашнее мрачное настроение Сомерсета.
– Кричите «за Ланкастера!» или «за Уэльс!», если хотите, – добавил он. – Но положим конец этим узурпаторам, недостойным короны нашей страны!
Одобрительные крики сделались громче – их сопровождали хохот и топот ног, помогающие сбросить напряженность перед началом боя. Присоединив к общему крику собственный голос, Сомерсет заметил перед собой знамена Глостера, до которых, казалось, можно было рукой подать. Он поискал взглядом самого герцога и тут же увидел его – в зелено-черном панцире без шлема на голове, темно-русые волосы рассыпались по плечам. Сам облик Ричарда Глостера дышал жестокостью, и глядя на этого восемнадцатилетнего мальчишку, непринужденно скакавшего, едва прикасаясь к поводьям и позволяя коню самому переступать пласты земли и травы, Эдмунд сразу ощутил всю тяжесть прожитых лет.
Туман уже начинал редеть под лучами солнца.
И хотя еще едва светало, Сомерсет увидел, что Глостер привел к его флангу массу лучников в коричневых куртках. Он заметил также черные трубы пушек – каждая между двух тележных колес, с колодами позади и курящимися жаровнями. Утренний ветерок, разгонявший туман, прихватывал с собой и дымки с этих жаровен. Бофорт услышал, как его капитаны прокричали приказ прикрыться щитами. Его людям придется потерпеть какое-то время, но это следовало уже из выбора позиции и решения стоять на ней. Прикроют его собственные стрелки. Хотя у самого Сомерсета пушек не было, он считал, что должен увидеть собственными глазами их достоинство на поле боя. Да, они великолепно взламывают стены крепостей, это уже доказано вне всякого сомнения. Там, где войско двигалось, там, где солдаты могли захватить пушечные расчеты, он не видел никакого толка в этих грязных, вонючих штуковинах… Не побежит же храбрец от одного вида этой дряни!
Затем на глазах Эдмунда перед лучниками выстроилась жидкая линия с какими-то короткими копьями на плечах. Заметив курящиеся фитили, герцог недовольно повел головой. Фузилеры… Итак, оказывается, сегодня с утра ему придется стоять под роем пчел. Он не намеревался проявлять никакого страха, вообще никаких эмоций. Ему не хотелось бы, чтобы его люди увидели, что он дрогнул – не то подумают, что он испугался. В конечном счете Ричарду Глостеру придется пойти вперед. Перспектива заставила Сомерсета стиснуть кулак в латной рукавице. Тогда его солдаты получат возможность взять плату за всю пролитую ими кровь. Он хотел одного – сойтись с младшим Йорком лицом к лицу. И поэтому завел тихую молитву: