– Боже Всемогущий, если угодно Тебе, помяни моего брата и моего отца. Прими их в свои объятия, полные света и мира. Молю Тебя только о том, чтобы Ричард Глостер оказался на расстоянии протянутой руки от меня. Я не прошу у Тебя ничего большего, Господи, окажи мне эту небольшую милость. Если мне суждено жить, прошу Тебя, дай мне волю и желание пережить этот день. Если же мне надлежит умереть, прошу: соедини меня с моими родными.
Ричард Глостер взглянул направо и налево – и остался доволен построением примолкшего полка. Люди его стояли перед началом подъема, но туман уже рассеивался и вставало теплое солнце. Есть некая причина, которая заставляет людей давать сражения весной, и они чувствовали ее – ощущали эту бегущую по жилам горячую кровь.
Сомерсет выбрал этот холм и оставался на нем все то время, пока люди Глостера приближались к его позиции. Теперь лучники Ланкастеров будут иметь преимущество в дальности, но с этим невозможно было что-либо поделать. Ричард остановил своих людей в четырех сотнях ярдов от темневшей на гребне холма шеренги противника. Оба молчаливых войска вызывающе посматривали друг на друга и были готовы дать ответ на вызов врага – как отвечает олень-рогач ударом кости в кость, рогом в рог.
Глостер набрал воздуха в грудь и выпрямился, опустив руку на рукоять остававшегося в ножнах меча:
– Стрелки, приготовиться! Пушкари, готовьсь! Медленно с места!
Настал тот ненавистный всякому солдату момент, когда надо идти вперед и смотреть на шеренги противника, ожидая, когда воздух потемнеет от тысяч выпущенных стрел и в рядах врага закурятся белые пороховые дымки.
Сомерсет не отдавал приказа стрелять, и Ричард нервно сглотнул.
Герцог Глостер знал, что в своем темном панцире представляет собой превосходную мишень. Он не без усилия заставлял себя держаться впереди строя, однако не сомневался в том, что не погибнет в тот день. В отличие от многих. Он, Ричард, избран и благословен… он ощущал это. Смерть, зови ее, не зови, к нему не приблизится. Его стрелки, зная следующий приказ, заранее напрягали луки. Приказ был дан, когда взревел Сомерсет и воздух почернел от свистящих в полете древков.
– Стой! Лучники, стрелы на тетиву, напрягай! Отпускай!
Приказы Ричарда подхватили капитаны, обращавшиеся каждый к своим людям. Фузилеры опустились на одно колено, чтобы выстрелить до лучников, и когда напущенный ими дым рассеялся, Глостер заметил упавших в противостоящем строе. Впрочем, он не хотел, чтобы дым ослеплял его под дождем стрел. Расстояние было убойным, и за отсутствием щита он вынужден был полагаться на прочность собственного доспеха. Герцог понимал, что пробить его панцирь можно только самым точным из выстрелов, однако трудно было не дергаться под градом стрел. Лишь конь его невозмутимо стоял, не пугаясь, а может, и не замечая стрел, втыкавшихся в землю или плюхавшихся вокруг них обоих.
А потом он увидел, чего добился. По благословению брата Ричард сосредоточил весь свой огонь на позициях Эдмунда Бофорта. Стрелы, ядра и пули проделали узкую брешь возле знамен Сомерсета, перебив дюжины людей, попавших под ливень стальных наконечников и свинцовых шаров, в то время как пушечные ядра пробивали весь строй, забирая одновременно жизни двоих или троих человек. Одно из знамен Бофорта дрогнуло и повалилось, и, конечно же, вся армия Йорков разразилась радостными криками при виде первого успеха.
Лучники Сомерсета старательно выцеливали подступающих солдат короля, прикрывавшихся щитами и одетыми в надежную броню. Были раненые. Кое-кто из его латников, словно уснув, повалился на землю. Но таких было не слишком много.
Ричард поднял и опустил руку – к этому времени пушки уже перезарядили. На сей раз окружавшие Эдмунда шеренги зашевелились. Стоявшие в них понимали, что являются мишенью, и никто из них не хотел находиться рядом с самим Сомерсетом.
Эдмунд Бофорт невозмутимо восседал на своем жеребце. Лоб коня защищал шипастый налобник, предназначенный для рукопашной. Знаменосцы пятились назад, конь бил копытом. Заметив движение, герцог обернулся, чтобы отдать приказ.
Внизу, у подножия холма, Ричард Глостер улыбнулся, увидев этот жест.
– Лучники! Еще раз. Цельтесь в Сомерсета! – скомандовал он.
Стрелки пускали стрелы точнее, чем пушкари, и внушали куда больший страх. Некоторые из них оставались в общем строю пехоты, в то время как другие выбегали вперед, чтобы выгадать хотя бы несколько ярдов, после чего стреляли и стремительно возвращались к своим. Они перекликались, постоянно обсуждая свои и чужие выстрелы, осмеивая неудачников, чьи стрелы срывались с тетивы и падали в нескольких ярдах от стрелка. Стрелки были безжалостны к неудачникам, ибо владели только одним мастерством и ценили только его.
Ричард пожалел, что привел недостаточное количество лучников, так как его брат ждал подхода еще одной тысячи стрелков. Они разнесли бы крыло Сомерсета вдребезги. Его лучники молотили по противнику, а Глостер внимательно изучал последствия. Эдмунд Бофорт был еще жив. Его знамя снова поднялось в воздух, однако подхвативший его солдат прожил всего лишь мгновение, прежде чем пал, пронзенный несколькими стрелами. Сомерсет бросил вызов, однако его крыло продолжали засыпать ядрами, пулями и стрелами. Дым клубами расходился от пушек, мешая всем видеть противника. Лучники бросали ядовитые взоры в сторону пушкарей, портивших им совершенный прицел, однако общими усилиями им удалось проломить огромные бреши в строю фланга Ланкастеров. Впрочем, никто не понимал, зачем Глостеру понадобилось изводить все свои стрелковые и артиллерийские боеприпасы на одного человека – никто, кроме самого Ричарда и стоявшего в центре Эдуарда. В течение часа он превращал в пекло позицию Сомерсета, который понимал, что все эти снаряды предназначены лично ему.