Воронья шпора - Страница 138

138

Генри Тюдор пятками послал коня на один шаг вперед. Он оказался на расстоянии протянутой руки от капитана, и все вокруг напрягись. Не выпуская из рук поводьев, Рис ап Томас изобразил крайнюю непринужденность, однако во взгляде его читалась напряженность.

– Мне не важно, что ты видишь или не видишь во мне, – проговорил Генри.

Голос его звучал негромко, однако Джасперт слышал в данный момент только племянника. Чириканье птиц и производимый войском шум куда-то исчезли, и он слушал, охваченный холодным страхом.

– Быть может, ты решил испытать меня, Рис ап Томас, – продолжал младший Тюдор. – Но мне это не интересно. Ты мешаешь мне пройти, а у меня есть дело к королю Ричарду Йорку. Я уверен в том, что ты дал ему торжественную клятву, так что слушай: если ты думал, что сможешь пойти со мной, отвечу тебе – нет. Я не потерплю клятвопреступника рядом с собой. Но если ты считаешь, что сможешь сохранить свою клятву, доставай свой меч, и я увижу тебя лежащим на дороге. Так или иначе, для меня не существенно то, что ты видишь во мне.

– Я… не… – начал капитан, но Генри не дал ему продолжить. Голос Тюдора сстановился все громче и громче:

– И я стою под Ddraig Goch потому, что являюсь последним Ланкастером, последним из герба Алой розы, и я иду, чтобы бросить вызов белой розе Йорков, белому дракону, капитан Томас! Ну так что же? Ты нарушишь свою клятву или расстанешься с жизнью?

– Я не могу нарушить клятву, – сказал Рис ап Томас.

Он побледнел, и трудно было понять, от волнения или от страха. Лучшие из знакомых ему людей редко давали слово, но уж если давали, то держали его до смерти. Ценой нарушения клятвы становилось вечное проклятие. Увидев, что Томас принадлежит к этой породе, Джаспер похолодел. Люди капитана были нужны Тюдорам.

– Я принес клятву в том, что враг сумеет войти в Уэльс, только переступив через мое тело, – проговорил посеревший Рис ап Томас. – Ты назначишь своего бойца, милорд? Или выйдешь сам?

– Через твое тело? – переспросил Генри. – А не могу ли я просто переступить через тебя? И тогда твоя клятва останется ненарушенной.

Капитан Рис ап Томас недоуменно заморгал:

– Как это?

– Если такова твоя клятва. Если ты обещал, что позволишь мне пройти, только переступив через твое тело, тогда тебе достаточно лечь на дорогу. Мое войско перейдет через тебя, и клятва не будет нарушена.

– Я не лягу на землю, – проговорил Рис ап Томас. – Мне будет утомительно наблюдать за тем, как твои люди переходят через меня.

Блаженная улыбка на лице стоявшего чуть позади Джаспера начала меркнуть. На какое-то мгновение он успел поверить в то, что присущий Генри странный способ воспринимать мир принес совершенно невозможный плод. Видеть, как этот плод вдруг оказался украден, было невозможно. Один из людей валлийского капитана подвел к нему коня и что-то шепнул ему на ухо. Рис ап Томас удивленно поднял бровь.

– Этот мой парень говорит, что здесь неподалеку есть мост, и река под ним почти пересохла этим летом, – сказал он. – Если я стану посреди русла, то твоя армия может пройти по мосту. Так я сдержу свою клятву и пропущу вас.

– Согласен, – ответил Генри, как если бы вдруг получил конкретное предложение, и за одно мгновение заставил Риса ап Томаса поверить в то, что он его только что сделал. Капитан еще немного подумал и, наконец, кивнул:

– Отлично, милорд. Теперь ты можешь сказать, что вступил в Уэльс, переступив через мое тело.

– Я не стану говорить этого, капитан Томас, – ответил молодой Тюдор. – Я скажу, что ты задержал меня на полдня своей глупостью.

Капитан был явно уязвлен подобным упреком, и Джаспер ощутил сочувствие к нему, ибо успел проникнуться симпатией к этому человеку.

– Сколько у тебя людей, капитан Томас? – спросил старший Тюдор, отчасти для того, чтобы отвлечь его. Валлиец с облегчением отвернулся от холодного взгляда Генри:

– Двенадцать сотен, милорд, хотя я привел сюда только восемь. Ночью приведу остальных, и мы разошлем призыв по нашему краю. Уэльс поставит своих сыновей, милорды, под стяг с красным драконом.

* * *

Ричард сидел в одиночестве в приемной палате Вестминстерского дворца, глядя на Темзу, блестящей дорогой пролегавшую среди скоплений зданий и складов, каждый год заново выраставших на ее берегах. Из этой высокой палаты он видел, как дела рук человеческих распространяются на соседние девственные поля, как дороги пролегают по пустошам, как валят лес для строек и пережога на уголь, как возникают поля там, где раньше росли одни волчцы да тернии. Струи дыма поднимались от костров или очагов, где поджаривался солод для пива и где ковали железо в жуткой жаре, от опрятных домов, горделиво стоявших на чистых мощеных улицах. Прекрасное зрелище, думал король.

В палате было тихо. Он отпустил даже тех слуг, которые должны были находиться здесь и прислуживать ему. Ричард никогда не любил одиночество, однако оно само пришло к нему. Отец его, убитый в схватке с Ланкастерами, уже больше двадцати лет лежал в земле. Не было и троих братьев, убитых, казненных за измену, погибших в результате какого-то помрачения рассудка. Кроме своих родных, Ричард восхищался только графом Уориком, павшим в битве, выйдя против него как враг, стремящийся погубить его. Жестокая судьба, как и у всех остальных.

Однако самой болезненной раной был его сын, думал король. Он души не чаял в мальчишке, хотя и старался не слишком показывать ему свою любовь. Но как странно – при всей той радости, которую ему приносило само существование этого ребенка, его сына, его Неда, он никак не хотел давать ей волю, опасаясь испортить мальчика. Одной любовью да лаской сильного человека не воспитаешь, а тем более сильного короля. Ричарду это было известно. Таким, каков он есть, его сделали боль и утраты, так что в сравнении со всем прочим даже смерть жены оказалась для него булавочным уколом. Да, Энн ушла от него. Как могло случиться, что он остался один, что ему некого любить? Словно в какой-то высшей инстанции определили, что королю Ричарду назначено жить в полном одиночестве…

138