Воронья шпора - Страница 94

Они медленно и слитно выговаривали собственные имена и краснели, когда при этом присутствовала королева. Им и в голову не приходило судачить о ней как о женщине, благородной леди и французской даме. Маргарет была настоящей диковиной для людей, рассчитывавших умереть, ни разу не отойдя дальше трех миль от места своего рождения, как и сотня поколений их предков. Они отлично знали собственную землю, каждое дерево и поле, каждую межу и каждый обычай. Они посещали мессу, крестили своих сыновей и дочерей и никогда особо не задумывались над тем, чем заняты в Лондоне короли и королевы, пока одна из них не явилась к ним и не попросила об этом.

Делу ее нисколько не препятствовало то, что сын ее выглядел таким изящным на боевом коне. Возможно, принц Эдуард действительно казался мальчишкой рядом с подобным животным, но ноги юноши были длинными, и сам он выглядел не менее гибким и сильным, чем любой сельский парень. В одном месте принц боролся с местным юношей, и они вместе свалились в пруд. Местные застыли, не зная, какое наказание будет их ждать, однако принц вынырнул на поверхность, продержав под водой своего противника до тех пор, пока тот не захлебнулся, а затем вынес его к остальным, и, хлопая по щекам, они вернули утопленника к жизни. Этот самый девонский парнишка стал одним из сквайров Эдуарда и принялся учиться всем премудростям, которые должен знать оруженосец, чтобы быть полезным рыцарю на поле боя.

Весенние дни, один за другим, проходили в походах по цветущей сельской местности среди лесов и зеленых полей. Сладкий и густой воздух сулил скорое лето, все вокруг росло и цвело.

В Бате они подивились римским руинам, и принц Эдуард поплавал в сернистых водах, морща нос и призывая матушку тоже окунуться. Маргарита Анжуйская предпочла этого не делать, однако Малый совет был в восторге от мирного явления собственного герцога Сомерсета, а члены магистрата были обрадованы ему даже больше, чем самой Маргарет и принцу. Приветствовать их на улицы вышла толпа простых людей, а с ними – торговцы и менялы, расставившие свои столики. Эдмунд Бофорт успел занять денег, раздобыл продовольствие и еще шесть сотен людей. Половину их составляли горняки одной угольной копи, хозяин которой естественным образом был повергнут в глубокое расстройство, однако обстоятельства вынуждали его мужественно воспринимать подобный оборот событий. Нужен был каждый новый рекрут: Маргарет и так уже смущало, что ее армия слишком медленно подрастает в числе. Деловые подробности она оставляла вниманию Сомерсета и только что появившегося рядом с ними графа Девона.

Джон Куртене был обязан своим титулом возвращению ее мужа и не собирался отказываться от него без борьбы. Он привел с собой восемь сотен обученных военному делу бойцов, набранных в его городах и поместьях. Его люди превосходно смотрелись в своих одинаковых камзолах, под желтыми с красным знаменами Девона, с трубачами и барабанщиками. Еще две сотни привел с собой барон Уэнлок – рыцарь, числивший за собой шесть десятков лет. Среди пришедших к Маргарет людей он был самым старшим. Отличала его привычка взирать на собеседника в полтора глаза: одним прищуренным и другим, наполовину прикрытым невозможно пышными кустистыми бровями. Он был совершенно седым – от кончиков усов до кудрей, ниспадающих на камзол. Тем не менее люди его находились в самом расцвете сил и были одеты в новые кольчуги и вооружены новыми алебардами.

И все же, когда они вышли к Бристолю, в армии Ланкастеров насчитывалось всего три с небольшим тысячи людей. Слух об их явлении уже успел распространиться, и, учитывая близость к границам Уэльса, Маргарет могла не удивляться приветливости местных жителей, однако и она была растрогана до слез, когда местные девицы принялись перед городскими воротами дарить цветы ее марширующим воинам, сразу же приосанившимся и уже в таком виде прошествовавшим по главной улице.

Принц Эдуард ехал во главе войска между Уэнлоком и Девоном. Его мать следовала рядом с Сомерсетом впереди остального строя, и сердце ее разрывалось от гордости, что бы там ни видели все остальные. Столько лет на долю Ланкастеров выпадали одни унижения и потери! Возможно, настало время уравновесить чаши весов.

Под приветственные крики толпы королева уже начала думать о том, насколько прекрасными станут предстоящие годы, лишенные тени Йорка. При всех своих грехах, она достаточно претерпела в своей жизни. Прежде чем подняться на борт французского военного корабля, который доставил ее в Англию, она исповедалась в них молодому священнику. Корабли гибли и тонули на море, и Маргарет не хотела пойти ко дну, отяготив свою душу грехом. Она была на исповеди впервые за десять лет и до сих пор ощущала какую-то легкость во всех отношениях… как если б тот приятный ветерок, что прикасался к ее волосам, мог поднять ее в воздух и понести над улицами Бристоля. Париж она любила, однако весенняя Англия… Королева зажмурила глаза. Само совершенство…

Когда Маргарет почувствовала, что готова уйти из Бристоля, войско ее укрепилось пятнадцатью сотнями людей. Быть может, кое-кто из ее новых солдат и пожалеет об этом, когда протрезвеет, однако в тот вечер они целыми улицами записывались в ее полк, принимая литую оловянную кокарду с ее лебедем или с тремя перьями Эдуарда, гербом принца Уэльского, а часто и обе, как достойные и почитаемые эмблемы. Солдаты были хорошо накормлены, а кроме того, получили новое оружие, выкованное в кузницах города или снятое со стен, где его оставили их отцы поколение назад. Жители Бристоля приветливо обходились с ее лордами и капитанами, и Маргарет не без печали распрощалась с ними. Будь они здесь вдвоем с сыном, она без малейшего промедления переправилась бы на рыбацкой лодке в Уэльс. Но, располагая четырьмя тысячами солдат, топающих за ее спиной, она могла попасть туда, только перейдя через широкий Северн по мосту возле Глостера. До берега Уэльса было рукой подать – несколько миль на лодке. Однако по суше до него надо было идти миль тридцать.